Сергей Есенин и Андрей Платонов: пересечение судеб, переклички образов и мотивов творчества

Если сравнить судьбы Есенина и Платонова, в них можно обнару­жить гораздо больше сходства, чем привыкли думать.

Они близки по возрасту: Есенин был старше Платонова всего на че­тыре года. Они cхожи по социальному происхождению: оба вышли из народных низов, выросли в провинции, а по принятой в дореволюцион­ной России социальной иерархии относились к сословию мещан. Сер­гей Есенин и Андрей Платонов на собственном опыте испытали драма­тизм того промежуточного состояния, в котором оказывался человек, когда попадал «на опушку города» прямо из природы. Слобода, где рос Платонов, с ее плетнями и хатами, с колокольным звоном и дорогой, уходящей в поля, мало отличалась от деревни Есенина.

В воспоминаниях Есенина и Платонова о детстве немало общих черт. Есенин вспоминал, что бабушка водила его по монастырям. Годы раннего детства Платонова прошли в Задонском монастыре, вблизи этого монастыря выросла его мать, поскольку дед Платоно­ва по материнской линии был золотых дел мастером и выполнял заказы для монастыря.

А. Воронский в известной статье о Сергее Есенине заметил, что есе­нинская поэзия переполнена церковной лексикой и проникнута рели­гиозностью. Проза Платонова тоже изначально отличалась обращени­ем к Библии и Евангелию, писатель постоянно цитировал Ветхий и Новый заветы.

С 1918 года Платонов сотрудничал в журнале «Железный путь», одним из авторов которого был близкий к Есенину Орешин.

Точкой пересечения судеб Есенина и Платонова в Москве стано­вится в 1923-1924 годах их одновременное общение с редактором журнала «Красная новь» А.К. Воронским. Конечно, контакты Есе­нина с Воронским к тому времени были гораздо более длительными и тесными.

Но и Платонов, чье вступление в литературную жизнь Москвы на­чалось с 1920 года, когда он участвовал в съезде пролетарских писате­лей, в 1923 году встречался с Воронским. Именно Воронский одним из первых среди литературных деятелей такого уровня обратил вни­мание на Платонова и написал о нем Горькому.

В 1926 году, в один из трудных моментов своей многострадальной судьбы, Платонов обращался к Воронскому с письмом, надеясь на его помощь.

Именно близкие к Воронскому критики «Перевала» Н. Замошкин и Д. Тальников первыми заметили и высоко оценили талант автора «Сокровенного человека» и «Чевенгура».

Общим знакомым Есенина и Платонова был Б. Пильняк.

Есенин был членом Всероссийского Союза советских писателей, который в Москве возглавлял Б. Пильняк.

Платонов познакомился с Борисом Пильняком вскоре после пере­езда в Москву в 1926 году. Это случилось уже после гибели Есенина, но Платонов общался с человеком, который Есенина хорошо знал. Плато­нов так же, как Есенин, стал членом Всероссийского Союза советских писателей и был свидетелем смещения Пильняка с поста председателя писательской организации, оппозиционной по отношению к РАПП.

Платонов, подобно Есенину, был объектом травли рапповских кри­тиков. В отношении руководства РАППа к Есенину проявилась неко­торая двойственность: И. Вардин, желая поддержать Есенина, посе­лил его на некоторое время у себя в квартире, взял под свою опеку и охрану. Так же двойственность проявилась в отношении деятелей РАПП и к Платонову: Л. Авербах в 1929 году написал разгромную рецензию на рассказ Платонова «Усомнившийся Макар». Но даже после громкого политического скандала, вызванного публикацией в 1931 году платоновской «бедняцкой хроники» «Впрок», Авербах от­кликается на просьбу бездомного Платонова о жилище, направляет в ЦК РКП(б) письмо о нуждающихся писателях и добивается того, что Платонову дают квартиру в доме на Тверском бульваре, 25.

Годы спустя после смерти Есенина Платонов общается с сибирски­ми писателями, которые были друзьями писателя Николая Анова, -ответственного секретаря журнала «Красная новь» в то время, когда в журнале печаталась повесть Платонова «Впрок». Среди друзей Анова был крестьянский поэт П. Васильев.

В сводке от 11 июля 1931 года, направленной уполномоченным в секретно-политический отдел ОГПУ, сохранились сведения о том, что П. Васильев опроверг мнение Сталина о Платонове, вызванное пуб­ликацией повести «Впрок». После того, как в редакцию журнала «Крас­ная новь» пришло письмо вождя с ругательствами в адрес Платонова, «Васильев сказал, что Платонов может быть кем угодно, только не дураком. Такие дураки не бывают. <…> сказал, что Платонов - это предсказатель, что он гениален <…>»¹.

Особое родство Есенина и Платонова проявилось в органичности их творчества.

Переклички образов и мотивов их произведений были результа­том общей боли писателей за судьбу провинциальной деревенской России и ее народа.

Образ дороги, уходящей вглубь России, был центральным в твор­честве Есенина и Платонова.

Главными героями Платонова, начиная с ранних стихов и расска­зов, являлись странник и нищий. Бредущими по дорогам странника­ми остаются герои романа «Чевенгур» и повести «Котлован».

Источником схожих мотивов и образов в творчестве Есенина и Пла­тонова было сходство их литературных вкусов: у обоих любимыми пи­сателями были одни и те же русские классики - Кольцов, Лермонтов, Гоголь и Пушкин.

В любви к поэзии Кольцова признавался Есенин. Мотивы кольцов-ской поэзии звучали в стихотворениях поэтической книги Платонова «Голубая глубина».

Лермонтовские мотивы в творчестве Есенина и Платонова приво­дят к возникновению у них схожих образов.

У Есенина и Платонова были произведения, написанные по моти­вам одного из самых известных стихотворений Лермонтова «Выхожу один я на дорогу».

Есенинское стихотворение «Серебристая дорога, ты зовешь меня куда?» содержит узнаваемые образы одинокого странника, дороги и горящей над ней звезды. Из образов того же стихотворения Лермон­това соткано название раннего рассказа Платонова «В звездной пус­тыне...».

Космизм их мышления рождает образ земли-корабля. У Есенина появляется стихотворение с красноречивым названием «Капитан зем­ли». В известном стихотворении 1924 года «Письмо к женщине» поэт трансформирует лермонтовский образ:

Земля - корабль!

Но кто-то вдруг,

За новой жизнью, новой славой

В прямую гущу бурь и вьюг

Ее направил величаво (II, 123).

Платонов в 1926 году пишет повесть «Эфирный тракт», где один из главных героев ученый Фаддей Попов восклицает:

«-Эх, земля! Не будь мне домом — несись кораблем небес!» Он спрашивает своего помощника и ученика Кирпичникова: «…скажи: ты вошь, ублюдок или — мореплаватель? Ответь, обыва­тель, на корабле мы или в хате? Ага, на корабле — тогда держи руль свинцовыми руками...» (курсив мой - Н.М.)².

Вопрос Попова о «мореплавателе» напоминает образ Наполеона из стихотворения Лермонтова «Воздушный корабль», где великий полководец изображен на морском корабле:

Скрестивши могучие руки, Главу опустивши на грудь, Идет и к рулю он садится И быстро пускается в путь.

Слова ученого Фаддея Кирилловича Попова, героя повести «Эфир­ный тракт», о мореплавании и корабле объясняются верой автора и его героя в возможность превращения земли в управляемый челове­ком «корабль небес».

Центральный лейтмотив творчества Есенина и Платонова созда­ется движением унаследованного ими у Гоголя образа «мертвых душ». По воспоминаниям жены поэта С.А. Толстой-Есениной, он призна­вался в том, что вполне осознанно обращался к творчеству Гоголя: «Думают, что это я, а это Гоголь».

Мотив умерщвления души в поэзии Есенина нередко передается через образы замирающих на зиму деревьев, когда двойниками лири­ческого героя стихотворений поэта выступают липа и клен. Через об­раз-эмблему зимнего сада поэт передает состояние «души, немного омертвелой»:

Как кладбище, усеян сад

В берез изглоданные кости.

Вот так же отцветем и мы

И отшумим, как гости сада… (I, 196).

Для Есенина гибель человеческой души проявляется в утрате спо­собности любить, когда вместо ярких и глубоких переживаний чело­веку остается лишь «играть в любовь недорогую».

Ведь знаю я и знаешь ты,

Что в этот отсвет лунный, синий

На этих липах не цветы -

На этих липах снег да иней.

Что отлюбили мы давно… (I, 235).

В письме А. Мариенгофу из Остенде 9 июля 1922 года Есенин пе­редает свое восприятие Европы как «материка-склепа», а живущих там людей называет «могильными червями» (VI, 142).

Образ «склепа», из которого необходимо вывести человечество, встречается в статье Платонова «Ленин» (1920): «В непрерывной жер­тве и самоотречении он забыл про себя. Вся его душа и <...> сердце горят... в творчестве светлого и радостного храма человечества на мес­те смрадного склепа...»³.

Очевидно, Платонов мыслит в тех же категориях, что Есенин: об­разы «сплошного кладбища», могилы, бездонной бездны, пожираю­щей людей, сохраняются в романе «Чевенгур» и повести «Котлован».

В «Чевенгуре» Захар Павлович «не мог превозмочь свою думу, что... человек произошел из червя»⁴.

Эта формула имела библейский источник: «...Человек, который есть червь» (Иов. 25;6), и писатель обращался к ней еще в ранней публици­стике: «Человек вышел из червя»⁵.

Мысль о том, что «человек...- это простая страшная трубка, у кото­рой внутри ничего нет» («Чевенгур»), в романе «Счастливая Москва» трансформируется в метафору: «...Пустота в кишках всасывает в себя все человечество и движет мировую историю», «душа... помещена в пустоте кишок», «одна кишечная тьма руководила всем миром»⁶.

Эти предположения высказывает хирург Самбикин, размышляя над несовершенством человеческого тела, все так же напоминающе­го, что «человек ... это простая страшная трубка, у которой внутри ничего нет»⁷.

В повести «Котлован» душевная опустошенность деревенских му­жиков в результате насильственного изъятия имущества делает их мертвецами при жизни: «Колхозные мужики были светлы лицом, как вымытые, им стало теперь ничего не жалко, безвестно и прохладно в душевной пустоте»⁸.

Душевная опустошенность героя повести «Впрок» превращает его в «ветхое животное», похожее «на полевого паука, из которого вынута индивидуальная, хищная душа, когда это ветхое животное несется сквозь пространство лишь ветром, а не волей жизни»⁹.

Удаление «индивидуальной, хищной» души - узаконенное наси­лие, операция, после которой от человека остается лишь пустая телес­ная оболочка.

Автор «бедняцкой хроники» дает понять, что его герой остался «ду­шевным бедняком», не сумел сделаться «настоящим пролетарским

человеком», потому что не смог принять идеологию классовой нена­висти, - способность «сжечь всю капиталистическую стерву, занима­ющую землю»¹⁰.

Платонов перенес тяжелую душевную травму, о последствиях ко­торой свидетельствует «Донесение…» в секретно-политическое уп­равление НКВД от 15 февраля 1943 года: «<…> Платонов, вообще в ужасном состоянии. Недавно умер его сын от туберкулеза <…> болезнь эту, как мне сказал Платонов, он приобрел в лагерях и в тюрь­ме. Платонов очень болезненно переживает смерть своего единствен­ного сына.

Я чувствую себя совершенно пустым человеком, физически пус­тым, - сказал мне Платонов, - вот есть такие летние жуки. Они лета­ют и даже не жужжат. Потому что они пустые насквозь»¹¹.

После повести «Впрок» за Платоновым закрепилась репутация «кулацкого идеолога». Одним из первых откликов рапповской крити­ки на повесть стала статья Ивана Макарьева «Клевета», где автор пи­сал: «…это клевета классового врага на колхозы, на колхозные кадры, на всю нашу работу».

В статье создан образ юродивого писателя: «Убогий, с претензией на оригинальничанье, юродствующий язык лесковских дьяконов, вы­мученное и противоестественное словосочетанье, словесное манерни­чанье, фиглярство и кривлянье, абсолютное незнание быта и языка деревни - все это говорит о том, что вылазка произведена хитрым, но малоталантливым представителем кулачества»¹².

Макарьев противоречит сам себе, называя «представителем кула­чества» писателя, который не знает «быта и языка деревни».

В действительности Платонов прекрасно знал и любил деревню, а душа его болела за мужиков.

В записной книжке Платонова за 1931-1932 годы есть несколько строк о том, что «крестьянский остаток души» всю жизнь давал о себе знать отцу писателя Платону Фирсовичу Климентову:

«В Задонск» - лозунг отца, крестьянский остаток души: на родину, в поле, из мастерских, где 40 лет у масла и машин прошла жизнь»¹³.

В этой записи обозначен один из постоянных сюжетов платоновс­кого творчества: его герои уходят в поле, в природу, где погружаются в созерцание неба и вглядываются в жизнь мелких существ, населяю­щих леса и травы. В таких потребностях души Платонова и его героев сказывался их «крестьянский остаток души».

«Крестьянский остаток души», унаследованный Платоновым от отца, ярче всего давал о себе знать в отношении писателя к кол­лективизации и в его понимании трагедии крестьянства, на его гла­зах уничтоженного «как класс».

Есенин уже в 1921 году понял, что в мире социализма «…тесно… живому, тесно строящему мост в мир невидимый, ибо рубят и взрыва­ют эти мосты из-под ног грядущих поколений» (VI, 116).

Образы людей «другого поколения» занимают постоянное место в поэзии Есенина. Ему горько признаться себе, что новый мир принад­лежит другим:

Ведь это новый свет горит Другого поколения у хижин (II, 95).

Ему обидно чувствовать непонимание «других юношей»:

Другие юноши поют другие песни. Они, пожалуй, будут интересней -Уж не село, а вся земля им мать (II, 95).

Есенин остро переживает разрыв поколений, осознавая, что сам он -«человек не новый» :

Друзья! Друзья!

Какой раскол в стране,

Какая грусть в кипении веселом!

Знать, оттого так хочется и мне,

Задрав штаны,

Бежать за комсомолом (II, 102).

Оставшись «поэтом золотой бревенчатой избы», Есенин чувствует себя «теснимым» новой жизнью и новыми людьми:

Вижу я, как сильного врага,

Как чужая юность брызжет новью

На мои поляны и луга(I, 227).

Похожий взгляд на людей из дореволюционного прошлого, кото­рые должны уступить место людям новой социалистической породы, проявляется и в творчестве Платонова. Его юные герои чувствуют себя хозяевами нового мира.

Образ человека будущего, образ нового поколения, рожденного ре­волюцией, является лейтмотивным в творчестве писателя. Черты бу-

дущего человека воплощены в герое рассказа Платонова «Корова» -Васе Рубцове.

В платоновском мире «уроды капитализма» («Котлован») готовы принести себя в жертву ради построения «здания социализма», где поселятся лучшие новые люди.

Тревога Платонова за судьбу «грядущих поколений» была вызва­на тем, что он почувствовал опасность того, что не только люди про­шлого, но и люди будущего уничтожаются бесчеловечной «социаль­ной архитектурой».

Мотив родства человека и природы является центральным у Есе­нина и Платонова.

Есенин и Платонов восприняли и унаследовали идеи родства и ра­венства животных и человека, распространенные в искусстве начала ХХ века. Они звучали в творчестве В. Хлебникова, В. Маяковского и Н. Заболоцкого.

Очевидно, писателям были известны мифологические представле­ния о том, что человек может при жизни или после смерти «обращать­ся в любое животное»¹⁴.

Восприятие животных «как братьев наших меньших» и у Есенина, и у Платонова прежде всего касается собаки.

Отношение к собаке как к другу характерно для лирического героя поэзии Есенина. В стихотворении «Сукин сын» (1924) звучат моти­вы, тесно перекликающиеся с ранним рассказом Платонова «Волчек» (1920). В обоих случаях речь идет о человеке, который всю жизнь по­мнит собаку, бывшую другом юности, и чувствует телесное родство с бессловесным существом.

«Поцелую, прижмусь к тебе телом / И, как друга, введу тебя в дом…» -восклицает герой Есенина, благодарный радостно встречающему его псу «за разбуженный в сердце май».

Благодарность - главное чувство, которое испытывает к дворому псу Волчеку автобиографический герой рассказа Платонова. Он вос­принимает пса как одного из самых близких и любимых живых су­ществ после матери и отца.

Образ этой собаки был так дорог автору, что он возвращается к нему и в рассказе «Серега и я»: «Старый Волчек встретил нас и обрадовал­ся. Умные незвериные глаза ласкались и любили. Я как родился, по­мнил его. Волчек хорошо чуял это и на мой голос отзывался криком не по-собачьи»¹⁵ (выделено мной -Н.М.).

В стихотворении Есенина и в рассказе Платонова искренняя пре­данность бессловесного живого существа оттеняет рассказ о безот­ветной юношеской любви героя есенинского стихотворения и отказе от телесной любви героя платоновского рассказа, избравшего путь целомудренного служения высшим целям.

Образ лошади появляется в «Заметках» Платонова 1920 года: «...Дремлет и замирает отощавшая лошадь у плетня. Милая моя, ты чище и грустней человека: голодная почти до смерти, а стоишь, мол­чишь, мужик бы бабу начал колотить, ребят пороть... выдумал бы не­бесного бога-спасителя, а ты - молчишь. Спасибо тебе, лошадь…»¹⁶.

«У коня есть грудь с сердцем и благородное лицо с глазами...», -рассуждают чевенгурцы, словно вспоминая название стихотворения Н. Заболоцкого «Лицо коня» и переводя в слова изображения лоша­дей с картины Филонова «Ломовые».

Мотив ответственности человека за живую природу усиливается в рассказе «Корова»¹⁷.

Гибель коровы от паровоза напоминает ситуацию есенинской поэмы «Сорокоуст». Корове досталась судьба того жеребенка, ко­торому паровоз грозил неминуемой гибелью: «Корова <…> умерла от поезда»¹⁸.

В поэзии Есенина и в творчестве Платонова отразился конфликт новой эпохи, раньше всех замеченный Н. Бердяевым: «Машина есть распятие плоти мира. Победное ее шествие истребляет всю органичес­кую природу, несет с собою смерть животным и растениям…»¹⁹.

Обнаруживаются переклички сюжета рассказа Платонова с ранним стихотворением Есенина «Корова»:

Дряхлая, выпали зубы, Свиток годов на рогах. Бил ее выгонщик грубый На перегонных полях. Сердце неласково к шуму, Мыши скребут в уголке. Думает грустную думу О белоногом телке. Не дали матери сына, Первая радость не впрок. И на колу под осиной Шкуру трепал ветерок.

Скоро на гречневом свее, С той же сыновней судьбой, Свяжут ей петлю на шее И поведут на убой. Жалобно, грустно и тоще В землю вопьются рога… Снится ей белая роща И травяные луга (I, 87).

В рассказе и в стихотворении переданы одни и те же события коровьей судьбы: гибель сына-теленка, безжалостное отношение хо­зяина и насильственная смерть.

В рассказе «Корова» отношение взрослого хозяина (отца мальчика Васи Рубцова) к корове остается таким же жестоким и безнравствен­ным, как и то, что описано в стихотворении Есенина. Взрослый чело­век не задумывается о последствиях своих поступков.

Рассказ «Корова» не случайно начат с описания сарая во дворе, где хозяева держат корову. Автор обращает внимание на то, что корова тру­дится, не жалея себя ради людей, а живет в сарае, куда выбрасывают хлам.

В рассказе «Корова» писатель возвращается к теме ранее обозна­ченной в ранней повести «Рассказ о многих интересных вещах», где он писал, как будут содержаться животные в будущем: «Для скота был построен такой же дом в стороне, только поменьше. <...> скот держал­ся в такой же великой чистоте и здоровье, как и люди. Потому и скот был ласков, умен и работящ, как люди»²⁰. Эта тема была продолжена в романе «Счастливая Москва». Наброски сочинения о корове обна­руживаются в записной книжке Платонова 1932 года и в рукописи не­оконченного романа (1932-1936)²¹.

На первых страницах романа, где речь идет о детстве главной геро­ини - «сироты революции», воспроизведен созданный в повести «Кот­лован» образ поколения, узнавшего голод еще в утробе матери.

Сказано, что девочка-сирота начала помнить себя с того дня, когда им задали в школе сочинение «о своей будущей жизни»²².

Похоже, что сознание героини включилось в тот момент, когда она впервые наелась досыта. Этот штрих указывает на еще одну посто­янную платоновскую идею - работа человеческого сознания зависит от того, как человек питается.

Первоначальная формулировка темы сочинения - о корове и о бу­дущей жизни - указывает на то, что в замысле писателя образ коровы соединялся с его представлением о будущей жизни.

Свет электрической лампы выделяет героиню романа среди дру­гих девочек-сирот. Действие происходит на фоне «сна » окружающих ее людей - того большинства человечества, которое существует в со­стоянии спящего сознания.

В этом зпизоде романа в свернутой форме воспроизводится ситу­ация, впервые описанная в рассказе «Маркун»: герой рассказа, сидя ночью за столом, в то время, когда спали его младшие братья, думал о будущем. Он чертил проект двигателя, с помощью которого наде­ялся преобразовать вселенную, устроить ее по законам гармонии.

При сопоставлении близких по содержанию эпизодов рассказа и романа становится ясно, что двигатель Маркуна и корова - образы-синонимы, так как они действуют по единому принципу.

Сочинение героини романа о корове содержит в себе мечту о луч­шем мироустройстве - детский проект будущего.

Поэтому первый вариант сочинения девочки о корове, сохранив­шийся в рукописи романа, был заменен «Рассказом девочки без отца и матери о своей будущей жизни». Из названия сочинения исчезло упо­минание о корове и появились слова о будущей жизни. Это оказалось возможно потому, что для автора образ коровы является синонимом образа будущей жизни.

В творческом сознании Платонова образ будущего мироустройства был связан с образом коровы-кормилицы. Об этом прямо было сказа­но в рассказе начала 20-х годов «Приключения Баклажанова»: «Все­ленная стала кувшином с молоком: купайся, живи, питайся и думай»²³.

В рассказе «Приключения Баклажанова» Вселенная будущего пред­ставлялась такой же доброй по отношению к человеку, как корова.

В корове писатель находит те уникальные способности, которых не хватает большинству людей: способности полной самоотдачи, до­веденной до самопожертвования.

В романе в сочинении девочки о корове передано авторское убеж­дение в том, что животные могут быть нравственно выше человека: человеку следовало бы поучиться у животных, так как они уже несут в себе нравственные законы будущей жизни.

В рукописи романа остались строки сочинения девочки-сироты, которая никогда не видела корову, но поняла и оценила редкие ка­чества животного: корова «сама дает молоко, другие животные … не могут»²⁴.

Одним из центральных становится в рассказе мотив гибели телен­ка: его утрата погубила корову.

В рассказе «Корова» сочинение пишет мальчик Вася Рубцов. Он, как и героиня романа, заметил и оценил умение коровы давать людям молоко, увидел в этом проявление жертвенности и полной самоотда­чи: «У нас была корова. Когда она жила, из нее ели молоко мать, отец и я. Потом она родила себе сына - теленка, и он тоже ел из нее молоко, мы трое и он четвертый, а всем хватало. Корова еще пахала и возила кладь. Потом ее сына продали на мясо. Корова стала мучиться, но ско­ро умерла от поезда. И ее тоже съели, потому что она говядина. Коро­ва отдала нам все, то есть молоко, сына, мясо, кожу, внутренности и кости, она была доброй. Я помню нашу корову и не забуду».

В рассказе «Корова» дано описание облика животного. Она изоб­ражена такой, какой ее видит мальчик: «Ему нравилось в корове все, что в ней было, - добрые теплые глаза, обведенные темными кругами, словно корова была постоянно утомлена или задумчива, рога, лоб и ее большое худое тело…».

Корова в рассказе - одухотворенное существо. Одухотворение животного - результат анимистического понимания природы. У не­которых первобытных племен существовал культ животных и вера, что они «имеют особых покровителей среди животных», которых «счи­тали своими предками»²⁵.

Изображая горе коровы, Платонов наделяет животное способ­ностью глубоких переживаний. Происходит это потому, что писа­тель не видел резкой границы между человеком и другими живыми существами.

Авторское восприятие коровы усиливает впечатление о безнрав­ственности поведения ее хозяина. Хозяин продает теленка, не заду­мываясь о гибельных для коровы и для его собственной семьи послед­ствиях своего поступка: «Потом ее сына продали на мясо. Корова стала мучиться, но скоро умерла от поезда. И ее тоже съели, потому что она говядина».

Существенно упоминание о том, что после смерти коровы ее съели. Животное, которое кормит людей своим мясом, было объектом покло­нения и даже обожествлялось в первобытных религиях.

Интерес к машинам «наравне с … живыми предметами» связан с ми­фологическими представлениями о равенстве живого и неживого в при­роде: «По понятиям многих племен, не только отдельные предметы, де­ревья, реки и животные служат жилищами духов, но и каждая вещь, каждый предмет на этом свете имеет свою духовную сущность. Свой тонкий дух, вечный и неуничтожаемый»²⁶.

В рассказе корова - кормилица: «Когда она жила, из нее ели моло­ко мать, отец и я. Потом она родила себе сына - теленка, и он тоже ел из нее молоко, мы трое и он четвертый, а всем хватало».

Образ коровы-кормилицы имеет в творчестве Платонова глубокие мифологические корни. Он связан с древнегреческим мифом о богине Гере, которая считалась покровительницей материнства и изобража­лась «с коровьей головой, указывая этим на свою связь с древними восточными богами - матерями и кормилицами…»²⁷.

Платонов был убежден, что в материнстве наиболее полно и ярко осуществляется принцип жизнетворчества. По закону творчества жизни - превращения мертвого вещества в живое - живет и тру­дится корова.

Корова в рассказе - неутомимая труженица: «Ей было некогда долго глядеть в сторону или отдыхать»; «Корова еще пахала и возила кладь». Образ коровы приобретает в рассказе обобщающее символическое зна­чение природы в целом как источника человеческого существования, его питающей почвы. В отношении хозяев к корове писатель видит опасность хищнического истребления природы. В статье «О первой социалистической трагедии» Платонов высказал предположение, что если бы не самозащита природы, люди ее давно бы «разворовали, рас­тратили, проели»²⁸.

Повествование о корове напоминает евангельскую притчу: за внеш­не простым содержанием скрыт глубокий тайный смысл, который от­крывается далеко не всякому, а лишь тому, кто чист душой и помыс­лами, кто стремится узнать и понять нравственные законы жизни.

Сочинение мальчика в финале рассказа говорит о том, что он осоз­нал и усвоил нравственный закон, в соответствии с которым прожила свою жизнь корова - благородное существо, жизненное поведение ко­торого может служить примером для человека.

Отличие изображения конфликта природы и техники у Есенина и Платонова состоит в том, что герой платоновского рассказа «Корова» одушевляет машину и сопереживает ей: «Далеко в пустой ночи осен­них полей - пропел паровоз… Паровоз достиг переезда и, тяжко пово­рачивая колеса, дыша всею силою своего огня во тьму, миновал оди­нокого человека с фонарем в руке. <…>

Слышно было, как паровоз в голове поезда бился в тяжелой ра­боте, колеса его буксовали и состав не натягивался. Вася направился с фонарем к паровозу, потому что машине было трудно, и он хотел по­быть около нее, словно этим он мог разделить ее участь».

В тексте рассказа «Корова» в сокращенном варианте воспроизво­дится описание «живого», очеловеченного паровоза из рассказа 30-х годов «Бессмертие»: «После полуночи на подходе к станции… закри­чал и заплакал паровоз ФД. Он пел в зимней тьме глубокой силой сво­его горячего живота и затем переходил на нежное, плачущее, челове­ческое дыхание… Умолкнув на краткое время, ФД опять пожаловался в воздух, причем в его сигнале уже можно было разобрать человечес­кие слова, и тот, кто слышал их сейчас, должен почувствовать давле­ние своей совести, потому что машина мучилась…»²⁹.

В рассказе «Бессмертие» упомянут паровоз ФД - паровозы этой марки ремонтировали в Воронеже на заводе имени Дзержинского. В завод были преобразованы бывшие воронежские железнодорожные мастерские, где работал отец Платонова.

Мальчик унаследовал качество героя романа «Чевенгур» Алексан­дра Дванова: «Сашу интересовали машины наравне с другими действу­ющими и живыми предметами. Он скорее хотел почувствовать их, пе­режить их жизнь, чем узнать. Поэтому, возвращаясь с работы, Саша воображал себя паровозом…»³⁰.

Писатель наделяет своих героев собственной способностью, в ко­торой однажды признался, заметив: «Между лопухом, побирушкой, полевою песней и электричеством, паровозом и гудком, содрогающим землю, - есть связь, родство…»³¹.

Автору важно раскрыть нравственный смысл работы коровы: она отдает больше, чем берет из окружающего мира для себя: «...свою силу корова не собирала для себя в жир и в мясо, а отдавала ее в молоко и в работу». В мертвой траве, в скудной пище она находит источники для поддержания собственной жизни, из них же она создает молоко, питающее людей.

Соблюдение этого нравственного закона писатель считал услови­ем победы сил жизни над силами смерти на земле.

По такому принципу живет цветок, растущий из почвы, символизи­рующий в творчестве Есенина и Платонова родство человека с землей:

Я только тот люблю цветок,

Который врос корнями в землю, - пишет Есенин в поэме «Цветы».

Мотив связи всего живого у Есенина и Платонова находит близ­кое выражение в стихотворении «Отчего луна так светит тускло…» и рассказе «Афродита». В обоих случаях герои верят, что у растений и цветов можно узнать о любимой женщине. В стихотворении Есенина по цветам становится ясно - любит ли она героя:

И цветы сказали: «Ты почувствуй По печали розы шелестящей» (I, 271).

Герой рассказа «Афродита» Назар Фомин надееется по состоянию природы понять, жива ли его пропавшая без вести во время войны жена.

Библейская метафора «...человек... как цветок, он выходит и опада­ет» (Иов. 14;1,2) становится основой есенинского и платоновского образа «цветка на земле».

В стихотворении «Цветы мне говорят - прощай...» Есенин сравни­вает себя с «цветком неповторимым».

Этот образ является центральным образом-символом платоновс­кого творчества.

На героя рассказа «Цветок на земле», мальчика Афоню, дед «по­смотрел... как на цветок, растущий на земле»³².

Соприкосновение с тайной «цветка на земле» становится открове­нием для мальчика. Он требует от своего дедушки рассказа про «са­мое главное» на свете. В ответ «дед повел Афоню полевой дорогой», где показал ему «голубой цветок», росший из песка: «Тут самое глав­ное тебе и есть!..Ты видишь: песок мертвый лежит, он каменная крош­ка... а камень не живет и не дышит, он мертвый прах. ...А цветок, он видишь, жалконький такой, а он живой, и тело себе он сделал из мерт­вого праха. Стало быть, он сыпучую землю обращает в живое тело, и пахнет от него самого чистым духом. Вот тебе и есть самое главное дело на белом свете, вот тебе и есть откуда все берется. Цветок этот -самый святой труженик, он из смерти работает жизнь...»³³.

В притче о цветке Платонов цитирует библейское описание тайны рождения растения из «праха»: «...в кучу камней вплетаются корни его» (Иов. 8;17). Дед передает в наследство внуку загадку, которую за всю свою жизнь так и не смог разгадать: «А цветы тебе ничего не ска­зывали, из чего они в мертвом песке живут?»³⁴

Тайна цветка унаследована мальчиком не только от деда, но и от ге­роев ранней прозы Платонова. Над разгадкой тайны роз бились герои повестей «Родоначальники нации или необыкновенные происшествия» и «Эфирного тракта», надеясь обнаружить в цветах эликсир жизни. Платоновских изобретателей неизменно волновала тайна «цветка на земле», созидающего живое растение из «праха», а значит, владеющего секретом превращения мертвой материи в живую.

В записях к роману «Счастливая Москва» продолжает звучать мо­тив «человека-растения»: «...Москва жила... как некое растение, жи­вое внутренним теплом - под ветром, бурей, дождем и снегом»³⁵.

Этот образ представляет собою аллюзию из «Чевенгура», где о при­емном отце Александра Дванова сказано: «Прохор Абрамович жил на свете, как живут травы на дне лощины <...> под ударами и навалом тяжестей, поэтому травы в лощинах растут горбатыми, готовыми скло­ниться и пропустить через себя беду»³⁶.

В черновиках к роману Платонов сравнивает человека с растени­ем, происходящим из праха отцов. Сходство героини романа с расте­нием напоминает платоновскую метафору женщины-цветка.

Действие рассказа «Корова» не случайно разворачивается на фоне умирающей осенней природы. Мальчик видит «пустые поля, отро-жавшие… выкошенные, заглохшие и скучные», «кусты, омертвевшие на зиму»; палисадник у дома, в котором «все пожухло и поникло», ка­зался мальчику «кладбищем растений». Изображая «иссохшую, заму­ченную смертью былинку», которая служит питанием корове, автор показывает обреченность на смерть всего живого в природе, чтобы со­здать атмосферу приближающегося конца света, передать эсхатоло­гический характер эпохи.

Для писателя важно поведение человека «среди животных и расте­ний», его роль в судьбе природы. Герой рассказа «Корова» сажает рас­тения в палисаднике. В контексте платоновского мотива «сада» это означает, что он не теряет надежды превратить землю-пустыню в мес­то, пригодное для жизни человека.

Примечания

¹ Андрей Платонов в документах ОГПУ-НКВД-НКГБ. 1930-1945 //
«Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 4. М.,
2000. С. 850.

² Платонов А. Эфирный тракт // Платонов А. Избранные произведения
в двух томах. Т. 1. М., 1978. С. 136.

³ Платонов А. Ленин // Красная деревня. 1920. 11 апр.

⁴ Платонов А. Чевенгур // Платонов А. Ювенильное море. М., 1988.

⁵ Платонов А. Чутье правды. М., 1990. С. 88.

⁶ Платонов А. Счастливая Москва // Новый мир. 1991. № 9. С. 34; С. 39.

⁷ Платонов А. Чевенгур // Платонов А. Ювенильное море. М., 1988.

⁸ Платонов А. Котлован // Платонов А. Ювенильное море. М., 1988.

⁹ Платонов А. Чутье правды. М., 1990. С. 273.

¹⁰ Платонов А. Чутье правды. М., 1990. С. 272.

¹¹ Андрей Платонов в документах ОГПУ-НКВД-НКГБ. 1930-1945 // «Стра­
на философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 4. М., 2000. С. 869.

¹² Макарьев И. Клевета // На литературном посту. 1931. № 18. С. 17, с .27.

¹³ Платонов А. Записные книжки. М., 2000. С. 111.

¹⁴ Ельчанинов А., Эрн В., Флоренский П., Булгаков С. История религии.
М., 1991. С. 13.

¹⁵ Платонов А. Серега и я // Красный луч. 1921. № 1.

¹⁶ Платонов А. Заметки. 1. В полях. 2. Бог человека // Воронежская ком­
муна. 1921. 4 дек. № 273.

¹⁷ Платонов А. Корова // Платонов А. Рассказы. М., ГИХЛ, 1962. С. 197–207.

¹⁸ Там же.

¹⁹ Бердяев Н. Кризис искусства // Бердяев Н. Философия творчества, куль­
туры и искусства. В 2 т. Т. 2. М., 1994. С. 408.

²⁰ Платонов А. Рассказ о многих интересных вещах. Гл. 16 // Наша газета.
1923. № 79. С. 2.

²¹ Текст романа с вариантами рукописных источников опубликован. Пла­
тонов А. Счастливая Москва // «Страна философов» Андрея Платонова: Про­
блемы творчества. Вып.3.М. 1999.

²² Платонов А. Счастливая Москва // Новый мир. 1991. № 9. С. 9–10.

²³ Платонов А. Приключения Баклажанова // Воронежская коммуна. 1922,
17 сент.

²⁴ Платонов А. Счастливая Москва // «Страна философов» Андрея Пла­
тонова: Проблемы творчества. Вып. 3. М., 1999. С. 10.

²⁵ Ельчанинов А., Эрн В., Флоренский П., Булгаков С. История религии.
М., 1991. С. 13.

²⁶ Ельчанинов А., Эрн В., Флоренский П., Булгаков С. История религии.
М., 1991. С. 15.

²⁷ Там же. С. 43.

²⁸ Платонов А. О первой социалистической трагедии // Андрей Платонов:
Воспоминания современников. Материалы к биографии. М., 1994. С. 320.

²⁹ Платонов А. Река Потудань. М., Советский писатель, 1937. С. 43–44.

³⁰ Платонов А. Чевенгур // Платонов А. Ювенильное море. М., 1988. С. 228.

³¹ Платонов А. Голубая глубина. Книга стихов. Краснодар, 1922. С. 6.

³² Платонов А. В прекрасном и яростном мире. М., 1965. С. 572.

³³ Платонов А. В прекрасном и яростном мире. М., 1965. С. 571.

³⁴ Там же. С. 572.

³⁵ Платонов А. Счастливая Москва // Новый мир. 1991. № 9. С. 60.

³⁶ Платонов А. Чевенгур // Платонов А. Ювенильное море. М., 1988. С. 210.